Публикация, которую я не давал ранее. В 1996 году я решил, что это будет реклама «герою». Да, такое не бывает в журналистике, гоняющейся за сенсацией, но я этого избежал.Если интересно — читайте и вникайте.

В 1995 году эта история получила широкий резонанс не только в Бресте, но и в республике. Двое несовершеннолетних юных брестчан жестоко убили на берегу Мухавца, в районе Сои, своего ровесника. В следственном деле это было обозначено как проявление сатанизма. И это было так. Я в ту пору дал целый цикл публикаций о трагедии на Сое. После этого сумел встретиться с организатором убийства Павлом П.  в оперативно-следственной комнате Брестского СИЗО. Разговор был долгим. Мой собеседник, поначалу державшийся несколько скованно, вскоре обрел привычную уверенность и даже получал видимое удовольствие от интервью. Ниже мы приводим текст беседы, записанной на диктофон. Но перед этим замечу следующее. В окончательном печатном тексте ничего не добавлено и не домыслено к сказанному Павлом П., произведены только некоторые сокращения несущественных фрагментов беседы. Для себя я ставил одну цель — разобраться в этом непростом характере и понять его истоки. И делал я это не ради праздного любопытства и не для того, чтобы пощекотать нервы обывателю. Ведь, как говорил классик, еще способно плодоносить чрево…

***

— У тебя остались люди там, на свободе, которых ты хотел бы увидеть, которых ты любишь, ценишь, мнением которых дорожишь?

— Да, там остались люди, с которыми мне, по крайней мере, было приятно общаться и которые у меня вызывали уважение.

— Сейчас в молодежной среде существует такое понятие — «отрицалово». Многие из твоих ровесников, на мой взгляд, его разделят. Что они отрицают? Почему избирают такой образ жизни?

— Среди моих знакомых ребят-неформалов я бы ни одного не назвал «отрицалово». Из них просто детская болезнь выходит. Они вырастут и будут совсем другими людьми.

— Нормальными, респектабельными, законопослушными?

— Большинство.

— Если бы не произошла эта история на Сое, как бы ты прогнозировал свое будущее? Ты сказал, что многие из неформалов станут другими людьми, избавившись от «детской болезни». Ты тоже пришел бы к этому или предполагал для себя иной сценарий судьбы?

— Нет, у меня не было какого-то конкретного плана в жизни.

— Как ты относишься к такому понятию как смерть?

— Это очень сложный вопрос вообще… Насчет таких вещей, как смерть, жизнь, любовь, я не то что думаю… Внутри себя я их высказываю не словами, а чувствами.

— Ты считаешь себя сильным человеком?

— Когда говорят такие вещи, как сильный, умный человек, говорят всегда относительно кого-то.

— Допустим, относительно среды ровесников, с которыми ты общался, которых ты знаешь.

— Ну вот, я скажу, а потом ребята оскорбятся…

— У тебя вообще были друзья, которым бы ты мог душу открыть?

— Такого человека, которого бы я мог назвать своим другом, у меня не было. И полностью душу  никому не открывал никогда.

— И девушки не было, которую бы ты мог назвать любимой?

— Нет, не было никогда.

— И не осталось на свободе ровесницы, которая сейчас испытывает страдания, мучения?

— Насчет этого не знаю. Может, и остались там какие-то девушки, которые испытывают какие-то страдания, мучения, но с моей стороны ничего такого нет.

***

— Тем ребятам, ровесникам, которые на воле, что бы ты хотел передать в нескольких словах?

— Нет, конкретно кому-то я могу написать это в письме. А среде неформалов я не хочу ничего передавать.

— ?

— В данный момент к брестским неформалам я отношусь отрицательно.

— Почему?

— Можно сказать, я в них разочаровался… Я сидел в камере с теми людьми, которые были раньше моими знакомыми. Неискренность… Я сейчас уверен, что все мои брестские старые знакомые, когда вырастут и станут обыкновенными людьми, будут иногда по пьяни слушать прежнюю музыку, включат блэк-метал или дэс-метал — и все. И что-то большее…

— А на что большее должен быть способен человек?

— Ну, я считаю, что это должно выражаться не только в имидже, во внешности, а, может, скорее через какие-то действия.

— Через действия, которые бы показывали личность, индивидуальность, характер?

— Да.

— И даже неважно, какие это действия?

— Да, скорее так.

— Но так мы можем дойти до всеобщей Чечни. Затеем театр военных действий, поиграем мускулами, сбросим парочку атомных бомб — нормально, мужики!

— Нормально.

— Действие!

— Действие.

— А не потребует ли это мировоззрение крови, человеческих жертв, которые в конечном итоге окажутся бессмысленными?

— Для смерти бессмысленных жертв, я считаю, нет.

— А вот та жертва, которая была на Сое, ты считаешь, осмысленна?

— Да, она была осмысленна, и у меня была веская причина.

— Какая? На суде излагалась версия, что, дескать, А. тебе угрожал, поэтому ты его и убил.

— Да, отчасти это так. А на самом деле он хотел нас сдать в милицию.

— За что?

— За поджоги церквей.

***

— Ты сам себя к какой бы отнес категории — верующих, неверующих, атеистов, сатанистов, антихристиан?..

— Я бы не стал вешать себе никакого ярлыка, не стал бы себя никак называть — ни антихристианином, ни атеистом, ни сатанистом.

— Но, в общем-то, человек должен как-то определяться в своей жизни относительно взглядов на мир, особенно попав в подобную твоей ситуацию? У каждого в конце концов душа к чему-то склоняется?

— Я не могу назвать конкретным словом, к чему я привязан, свои взгляды к чему-то отнести.

— А вообще как-ты воспринимаешь христианское вероучение? Оно тобою раньше было хоть в какой-то степени освоено — через книги, христианскую литературу, еще через какие-то источники?

— Да, я увлекался христианской литературой. Читал не какие-то трактаты, а конкретно Библию — Ветхий и Новый Завет.

— Читал с познавательной точки зрения или хотел воспринять прочитанное как духовную стезю, как руководство к жизни?

— Нет, дело в том, что я раньше сам был христианином. И вот когда я стал глубже вчитываться, разбираться в христианстве, вдумываться в слова, я понял, что это для меня лишнее.

— А почему пришло такое понимание, что это для тебя лишнее? Чем тебя оттолкнули Библия, христианская вера?

— Как мне показалось, там слишком много рамок для человека, хотя говорят, что христианство это, наоборот, религия, которая освобождает человека. Может, я чего-то недопонимаю в христианстве, но тот образ, который у меня о нем сложился, я отрицаю.

— Основное мерило христианства — любовь. Любовь к Богу, любовь к ближнему. А для тебя что такое — любовь?

— Для меня тоже существует такое понятие, я испытываю такое чувство, но не конкретно к людям, скорее к другим каким-то вещам.

— К каким, например?

— Ну, не все можно сказать так просто…

— Если бы тебе представилась возможность получить с воли три книги, какие бы ты попросил принести тебе?

— «Так говорил Заратустра» Фридриха Ницше. «Властелин колец» Роберта Толкиена… И, пожалуй, хватит.

— Значит, ограничился бы этими двумя книгами? Библия не вошла бы в этот перечень?

— Библия есть в камере.

— Рядом с тюрьмой — церковь. Когда звонят колокола, о чем ты думаешь? Не возникает ли мысль приблизиться к тому, что стоит за этим колокольным зовом извне?

— К христианству? Нет, совершенно.

— Насколько я знаю по материалам следствия и суда, ты себя считаешь все-таки антихристианином.

— Назвать меня антихристианином — это будет мало сказать. И в то же время это будет много слишком.

***

— Насколько мне известно, твоим кумиром стал широко известный в кругах сатанистов лидер норвежской музыкальной группы «Бурзум» Гришнак, осужденный за убийство. Чем он оказался тебе близок?

— Мне кажется, именно музыка каунта Гришнака позволяет мне как бы войти в такое настроение, которое бы меня устраивало. И в словах Гришнака я тоже нашел что-то близкое для себя.

— Что именно близкое? Призыв к свободе?

— Скорей всего, да. А точнее, призыв к борьбе.

— К борьбе за что-то или против чего-то?

— Тут не важно, за или против. Важен сам факт борьбы.

— Ты считаешь себя уникальной личностью? Или?..

— Да, я считаю себя уникальной личностью. Я считаю себя уникальной личностью, которая отличается от других, от общей массы.

— Чего ты боишься?

— На этот вопрос я не хочу отвечать.

— Можно ли считать, что ты ничего не боишься? Или есть то, чего ты боишься?

— Да, есть.

— Если бы, как кинопленку, отмотать назад время, прошедшее с начала октября прошлого года, и поставить тебя снова перед выбором: совершить то деяние, которое лишило тебя свободы, или не совершать его — какой бы путь ты теперь предпочел?

— Я просто более продуманно совершил бы все это и попытался сделать так, чтобы скрыться от следственных органов.

— Здесь тебе тяжело? Я имею в виду в камере.

— Именно в камере? В камере меня устраивает.

— Впереди у тебя десять лет долгой и трудной дороги. Как ты себе представляешь этот путь? Выдержишь?

— Не знаю.

***

— Возвращаясь к разговору о современной музыке, хочу заметить, что, по мнению психологов, она способна мощно воздействовать на подсознание и даже «зомбировать» юную психику. Какого ты об этом мнения?

— Да, такая музыка может быть опасной. Я вообще считаю, что такие группы, как «Бурзум» и им подобные, ну, настоящие, которых нельзя назвать позерами, их нужно запретить полностью на Беларуси. Или вот есть такая студия звукозаписи в Минске — «Алиса». Вот там у них нужно срочно изъять все эти записи, всю атрибутику насчет «Бурзума» и прочих норвежских групп. И нужно жестоко расправляться с литературой, которая хоть как-то связана с сатанизмом. А то дело может дойти до того, что журналы с Гришнаком будут продаваться в киосках «Союзпечати», что нежелательно, конечно.

— Как-то странно получается. Сам ты — сторонник «Бурзума» и иже с ними. Но утверждаешь, что для «масс» ее нужно запретить.

— Тот человек, которому эта музыка близка, все равно достанет ее и будет слушать.

— Считаешь ли ты, что есть каста или раса избранных?

— Рас избранных нет. Есть в расах избранные индивидуумы. Конечно, существуют расы низшие на самом деле. Например, негроидная. И в каждой расе своя иерархия существовала и будет существовать.

— А что такое демократия? Или ты ее не принимаешь?

— Я не принимаю демократию.

— Какой строй тогда тебе ближе всего?

— Никакой не близок. И никакой политики я не придерживаюсь.

— Хорошо, давай представим такую фантастическую ситуацию. Допустим, стал ты председателем или президентом земного шара. Что бы ты предпринял?

— Ну, я бы стал диктатором, это ясно.

— Я так понимаю, что строй ты предполагаешь не для массы, а для себя?

— Да, видимо, так.

***

— Ты допускаешь, что существует демоническая сила?

— Есть темная сила, есть светлая сила.

— Ты в какую силу веришь — в темную или светлую?

— Нельзя сказать конкретно, что я верю именно в темную силу.

— Но темная, по-твоему, сильнее?

— Нет, мне кажется, светлая сильнее.

— А себя ты к какому ведомству сил относишь?

— Ближе к темным.

— В последнее время в Бресте мелькнула пара листовок сатанистов. Какого ты об этом мнения?

— Лохизм это голимый, позерство. Это люди, которые выдают себя не за тех, какими являются на самом деле. Они ради какой-то выгоды делают себе саморекламу. Я знаю таких ребят в Минске. Сам вел с ними переписку.

— А есть непозёры этого направления в Беларуси?

— Да.

— Много их?

— Мало. Сейчас уже все непозёры, которые были в Брестской области, сидят в тюрьме.

— Какие сны тебе здесь снятся?

— Побег снится.

— А Ш. (убиенный тобою друг) не снился?

— Один раз. Пришел он ко мне с перевязанной головой и спрашивает: «Ты не помнишь, что со мною произошло?» А я начал отмораживаться, что не, не помню…

— Как ты думаешь, каким ты будешь через десять лет? Изменятся ли твои взгляды?

— Думаю, что да.

— В какую сторону?

— С вашей точки зрения, в негативную.

— В этом тебе поможет сама атмосфера, обстановка, зона?

— Нет, в этом поможет мой внутренний мир…

Источник информации: bk.by