«Это выглядело, как изощренные издевательства, причиняло невыносимую боль и не давало «сложить все пазлы». Мне не отдавали Лизу, ведь господа защитники правопорядка боялись независимой экспертизы, надеялись, что я уеду, оставив все, как есть». Ольга Степанова, которую судили за смерть ребенка, рассказывает Belsat.eu, как ее пытались сделать виноватой.

Ад беларуского следствия и правосудия

17 февраля прошел год со дня смерти младенца в семье Ольги Степановой. Эта трагедия повлекла за собой другие невзгоды: Ольгу обвинили в смерти дочери, взяли под стражу, где она провела 4 месяца. 25 января Витебский областной суд признал ее невиновной.

Горе коснулось не только Ольги и ее семьи, но и тысяч беларусов, которые подписали петицию в поддержку женщины. Казалось, оправдательное решение областного суда станет точкой в ​​ряде несчастий. Но 5 февраля прокурор опротестовал оправдательный приговор. Это означает продолжение разбирательств.

Ольга говорит, что будет бороться дальше. Женщина рассказала некоторые подробности, которые имели непосредственное отношение до ее заключения под стражу и следствия по делу смерти ее ребенка.

«Надежда на то, что это все-таки люди, и дадут похоронить ребенка, жила до последнего»

Я вспоминаю свою самую первую встречу с сотрудниками прокуратуры Витебска. Мне кажется, этот эпизод достоин огласки.

В понедельник, 1 мая 2017 года я позвонила следователю Валькову, который вел мое дело, и потребовала выдать тело моей дочери для захоронения. Все экспертизы давно сделаны, и он сам мне должен был позвонить еще в середине апреля. Вальков пообещал решить вопрос до конца недели, и я запланировала дату захоронения на субботу.

За два дня до предполагаемой даты похорон я снова позвонила Вальков и снова спросила, действительно ли мне отдадут тело Лизы и можно ли начинать организацию похорон. Получила утвердительный ответ. Договорились с ним, что 6 мая в 11 часов я приеду в Следственный комитет ознакомиться с дополнительной экспертизой и за разрешением на то, чтобы забрать тело дочери. Весь следующий день ушел на подготовку к похоронам.

Этот день я расписала буквально по часам: забрать машину из проката, забрать гроб, заехать к Валькову, забрать заказанные цветы, украсить зал прощаний, забрать из морга Лизу…

Задерживали на глазах мужа и ребенка

Но в 7 утра в домофон позвонили. Пришли из Железнодорожного РОВД и предъявили постановление о задержании.

Хотел вмешаться муж, остановила, указав взглядом на Настю [дочь Ольги – belsat.eu]. Сказала, что если к вечеру не вернусь, чтобы вез ребенка из Беларуси. Поехали в РОВД. Милиционеры, смущаясь, подбадривали, как могли, мол, статья не тяжелая и непреднамеренно, юридически легче кражи, маленький ребенок, максимум домашний арест, под вечер будешь дома. Почему вообще не уехала? А должна была?!

Через пару часов подъехал следователь, я формально отказалась от показаний, чтобы не тянуть время, да и адвоката моего не было. Поехали в прокуратуру. Час ждали прокурора. 11 часов… 12… 12:30… Морг до четырех. Потом майские праздники, четыре выходных. Надежда на то, что это все-таки люди, и мне дадут похоронить ребенка, жила до последнего.

«Привычная безнаказанность взяло свое»

В суде. Фото Елена Степанова

Наконец приехал прокурор Романовский. Потом он находился у себя в кабинете, допрашивал меня зампрокурора майор Зыков в присутствии заместителя прокурора майора Домашевского.

Почти три часа прокурор Витебска и его заместители не могли определиться, что со мной делать. Ну да, дело-то государственной важности. Звучали вопросы о том, является ли мой муж известным политиком, а квартира в Москве собственностью, и зачем я добилась признания факта рождения Лизы в судебном порядке. Видимо, понимали, что творят беззаконие, и (пятая точка) интуиция подсказывала направление развития событий. Но привычная безнаказанность взяла свое.

Смотрела на них, как на сумасшедших. В тот момент я не знала, что написано в уголовном деле, его я прочитала впервые в конце июля. Я понятия не имела, что по свидетельствам врачей мой ребенок умер еще дома, и что я, оказывается, препятствовала оказать помощь дочери.

Я прекрасно помнила, что Лиза умерла через час после приезда в больницу от остановки сердца, и аспирация околоплодными водами – ложь, потому что аспирация – это почти мгновенное удушье. А если причина смерти –осложнения от аспирации, то и диагноз должен быть другим.

Все, что происходило, я восприняла как банальное вымогательство. От резких высказываний в адрес нашей доблестной прокуратуры меня удержали только мысли о Лизе. То, что ее уже три месяца не отдают, выглядело как изощренные издевательства, причиняло невыносимую боль и не давало «сложить все пазлы» в явную картинку.

Сейчас я готова признать, что ошиблась с выводами. Мне не отдавали Лизу потому, что все и всё знали с самого начала.

Господа защитники правопорядка боялись независимой экспертизы, о которой я, по глупости, сказала Валькову на первом допросе, который тянул время в надежде, что я уеду, оставив все как есть. Поэтому и не было подписки о невыезде.

Но, когда поняли, что не выйдет, когда узнали, что уже не удастся переписать смерть как мертворожденная, решили предъявить мне обвинение и лишить возможности копать дальше, посадив в клетку. А допрос в прокуратуре был для того, чтобы просчитать вероятные последствия для себя, любимых. Работники, которые стоят на страже закона и справедливости, добросовестные и мужественные сотрудники, лица с доски почета, мужчины…

Забота о детях? Скорее страх за себя

Теперь отвечаю на вопросы майора Зыкова: мой муж не является известным политиком, но Зыкову лично это вряд ли поможет. Рождение дочери я признала через суд, так как начмеду роддома №3 Платонова не разрешили выдать мне справку о рождении, она при мне звонила в Следственный комитет и получила отказ. И справку, которую Зыков пришил в дело, в котором мотивирует мое заключение под стражу ввиду моего вероятного отъезда, может использовать вместо туалетной бумаги.

Я не была ограничена в движениях, и обвинение мне предъявили только в день ареста, поэтому подозрению в намерении скрыться от следствия, необоснованны.

А теперь коллега Зыкова лицемерно пишет в протесте о заботе со стороны прокуратуры и государства о детях, почему-то забыв о судьбе моей старшей дочери, которую я несколько месяцев лечила от посттравматического расстройства.

Что-то мне подсказывает, что прокуратуру больше беспокоит судьба и репутация начальника Витебского Следственного комитета Романа Шиянка, которому суд вынес частное постановление. Заслуженно, за косо склеенную халтуру. В деле есть показания врача, что реанимационные действия были неудачными, а через десять страниц – результаты анализа крови, взятые у живого еще ребенка. Свидетели со стороны обвинения противоречат и себе, и друг другу. Не хватило года разучить показания по ролям?!

В сухом остатке имеем руководство Следственного комитета и руководство Прокуратуры Витебска, которые засветились в очень сомнительной деле своим глубочайшим участием.

Источник информации:  belsat.eu